Военный лётчик, главный штурман Курганского авиаотряда.
Михаил Николаевич Левицкий родился 11 октября 1912 года в селе Ачакасы Канашского района Чувашской Республики в многодетной крестьянской семье. Работать начал после окончания шестого класса: вначале на фосфоритной шахте, а потом на фосфоритном заводе.
С детства мечтал о небе. Учился в ФЗУ города Алатырь и школе воздушных планеристов. В числе четырёх лучших выпускников-планеристов был направлен на учёбу в Балашовскую объединённую школу пилотов и авиатехников Гражданского воздушного флота. В 1938 году после окончания школы получил направление в только что созданный Челябинский авиаотряд. На самолёте У-2 доставлял пассажиров и почту в Усть-Уйку, Куртамыш, Звериноголовское, Глядянку, Половинное и другие районные центры.
В одном из таких рейсов в станицу Звериноголовскую Михаил встретил свою судьбу, молодую учительницу Машу Галявинскую. 21 июня 1941 года справили скромную свадьбу, а утро развело их на четыре года войны.
Левицкого направили под Москву, в особое авиационное соединение, созданное из опытных лётчиков Гражданского воздушного флота. На самолёте У-2 бомбил наступающие колонны гитлеровцев и их тылы, вёл разведку и поиск советских частей, попавших в окружение, доставлял им боеприпасы и продовольствие, вывозил раненых.
В июне 1942 года после выполнения задания по доставке боеприпасов окруженцам 39-й армии под Ржевом Михаил Николаевич возвращался с двумя офицерами штаба. На рассвете при подлёте к линии фронта самолёт попал в луч прожектора и под жестокий зенитный огонь и прямым попаданием снаряда был сбит. Уцелели только потому, что высота была небольшой, а самолёт упал на густой берёзовый молодняк у кромки болота.
Левицкий, раненный в ногу, был обнаружен фашистами и взят в плен. Через два дня у него началась гангрена. Лагерные врачи из военнопленных без наркоза с помощью ножовки сделали операцию по ампутации ноги выше колена. Михаил Николаевич от боли потерял сознание, пришёл в себя, как ему потом сказали, только на третьи сутки. Через боли и муки начал возвращаться к жизни, с надеждой всё победить и вернуться к своим. Прошёл через концлагеря Саласпилс, Дрогобыч и Демблин. В условиях дикого кошмара лагерей выручали воля и самообладание, поддержка и взаимовыручка товарищей, стремление превозмочь невыносимое.
В июле 1944 года советские войска неожиданно для фашистов штурмовали Демблин и ворвались в лагерь смерти. Узников концлагеря погрузили в студебеккеры и отправили в тыл. В госпиталях лечили и возвращали к жизни. Левицкий, как и другие военнопленные, был измождён: весил чуть больше тридцати килограммов.
Михаил Николаевич очень хотел вернуться в боевой строй и летать, мстить фашистам за муки ада. На комиссии ему сказали: «Какой же ты лётчик с протезом выше колена?». Левицкий упросил комиссию не демобилизовать его, а откомандировать обратно в часть, в которой воевал, и добился этого.
Началась борьба за возвращение в строй. Много раз сбивал в кровь культю, пока научился «прилично» ходить с протезом. Его стремление подняться снова в небо нашло поддержку. По совету главного штурмана Министерства Гражданского воздушного флота Левицкий окончил штурманское училище в Баку и вернулся в строй: стал летать штурманом на самолёте Ли-2 третьего отряда военной транспортной авиации, который находился в городе Свердловске.
В 1946 году Михаил Николаевич получил назначение в порядке повышения по службе и был направлен главным штурманом в Курганский 238-й авиаотряд. До 1966 года летал на самолётах ПО-2. С-2, С-3. ЯК-12, Ан-2, а затем и дальше продолжал служить авиации, был дежурным по вокзалу. Избирался секретарём первичной партийной организации аэропорта. Ушёл на пенсию в 1989 году в возрасте семидесяти пяти лет. Проводил активную работу по патриотическому воспитанию молодёжи, выступал в школах города. Многие годы был членом городского совета ветеранов, руководил советом ветеранов аэропорта, клубом юных лётчиков. Многие его воспитанники стали пилотами и стюардессами. Левицкого знали лётчики всего Советского Союза.
Боевые заслуги Левицкого отмечены орденом Отечественной войны I и II степени, многими медалями.
Скончался Михаил Николаевич 18 июля 2008 года.
Экспозиции, отражающие жизненный подвиг Левицкого, созданы в музеях Курганского аэропорта, школы №10 города Кургана, в городе Чебоксары и селе Ачакас
https://persona.kurganobl.ru/levitskij- ... ikolaevich
Михаил Николаевич Левицкий родился в 1914 году в
Чувашии. С 1938 года – летчик гражданской авиации Челябинского авиаотряда. На фронте с осени 1941 года.
Воздушный защитник Москвы. Летом 1942 года был
сбит зенитным огнем противника. Узник фашистских
лагерей смерти. Там без наркоза перенес ампутацию
ноги. В 1944 году освобожден из концлагеря войсками
советской армии. После лечения вернулся в строй и всю
свою трудовую жизнь посвятил авиации. С 1948 года
живет в Кургане.
С
высоты почти девяти десятков лет, осмысливая минувшее и свою судьбу, все тверже убеждаюсь, что пройти по нелегким жизненным дорогам мне помог характер, сформировавшийся в детские и юношеские годы в борьбе за осуществление своей мечты.
Наша трудовая, крестьянская семья была большая: только детей семеро. Как говорят в народе: 7 – я. Работать начал
после окончания шестого класса: вначале на фосфоритной
шахте, а потом на фосфоритном заводе.
Необычайно интересное время переживала тогда страна.
В городах и селах почти на всех предприятиях работали школы и курсы по ликвидации неграмотности. В них учились зачастую вместе и родители, и дети. А с умением читать и писать
Михаил Левицкий
ЧЕРЕЗ ТЕРНИ
- В НЕБО
50 помни войну
пробуждались в людях творческий дух, стремление все познать
и многого добиться. Меня, как ударника труда и активиста по
ликвидации неграмотности, направили от завода в ФЗУ города
Алатырь пополнить свои знания. За три года учебы я многое
познал. Но зародившаяся тогда же мечта – стать летчиком позвала так сильно, что, услышав о создании в Чувашии первой
школы воздушных планеристов, я немедленно поспешил туда
и подал заявление. Днем работал, ночью готовился к экзаменам, чтобы не забраковали. Мне повезло, успешно прошел комиссию и вступительные испытания. А через год в числе четырех лучших выпускников-планеристов был направлен на учебу
в Балашовскую объединенную школу пилотов и авиатехников
Гражданского Воздушного Флота. Но и здесь потребовалось
выдержать экзамены. В те годы стать летчиками мечтали сотни
тысяч ребят. Казалось, сам воздух был пропитан романтикой
авиации. В школу приехало много людей: по путевкам комсомола, Осоавиахима, просто желающих летать. Так что и здесь
потребовалось проявить себя.
Как я обрадовался, увидев свою фамилию в списках зачисленных на учебу! И тогда твердо сказал себе: “Ну, Михаил,
теперь “добраться до неба”, стать летчиком зависит только от
тебя”. Старался, как мог, познавал теорию полета, учился летному делу. Готов был сутками не вылезать из кабины, сдуть
каждую пылинку с самолета. Вместе с овладением техникой
воздухоплавания мы, учлеты, впитали в себя законы воздушного братства, по которым большинство из нас прожили до
глубоких седин.
В 1938 году, после окончания учебы, я получил назначение
в создавшийся тогда Челябинский авиаотряд. На самолете У-2
доставлял пассажиров и почту в Усть-Уйку, Куртамыш, Звериноголовское, Глядянку, Половинное и другие районные центры. Каждый прилет в эти места был для меня и для жителей
целым событием. Приходило посмотреть на самолет и летчика
много народу, особенно пацанвы.
В одном из таких рейсов в станицу Звериноголовскую я
встретил свою судьбу, молодую учительницу Машу Галявинскую, любовь к которой, как к жизни, помогала мне многое преодолеть.
Свадьбу справили мы в ночь на 22 июня 1941 года, а утро
помни войну 51
развело нас на четыре года войны. Сколько за это время воды
утекло – не измерить. И пережитого – тоже.
Из опытных летчиков Гражданского Воздушного Флота было
создано особое авиасоединение. Получили новые У-2 – и под
Москву. Шел ноябрь 1941 года. Немецкие полчища рвались к
столице. Положение было наисложнейшим для нашей Родины. Но собрался воедино весь наш народ. Сотни тысяч жителей Москвы и Подмосковья ежедневно копали окопы и противотанковые рвы. Шли к передовой отряды народного ополчения. Все это было видно нам, летчикам. Такого энтузиазма
и патриотизма людей гитлеровцы и предположить не могли.
Они ведь привыкли побеждать армии, а не народы, а тут на
оборону встала вся страна.
Какие только задания не приходилось нам выполнять: бомбить наступающие колонны гитлеровцев и их тылы, вести разведку и поиск наших частей, попавших в окружение, доставлять им боеприпасы и продовольствие, вывозить раненых.
Кстати, гитлеровцы и самолеты У-2, ПО-2 в расчет не брали. Считали, что они никакой опасности для вермахта не представляют. А уже осенью 1941 года вынуждены были учредить
награду “Железным крестом”, кто собьет “русфанер”, как презрительно называли У-2 немцы. Были учреждены и высокие
денежные награды, отпуска домой за сбитые эти “безобидные” самолеты, которые буквально ходили по головам фашистской пехоты.
Но что, казалось бы, можно было перевезти на безоружном крохе У-2? Сейчас не могу без содрогания вспоминать
полеты к окруженцам. Молящие глаза бойцов и просьбы – отвезти на “большую землю” письмецо родным. Люди, понимая
обстановку, другого и не просили. И я понимал их всем сердцем и душой, потому что сам старался черкнуть родным и
Машеньке в каждую свободную минуту и с трепетом ждал вестей от них. Без этой связи, от неизвестности люди страдали,
как от тяжелейших ран. Доставка и отправка фронтовой почты расценивались, как боевой груз. Каждая благоприятная
весточка утраивала силы бойца.
Доставлять приходилось и трагические, секретные приказы командирам частей, попавшим в безнадежное положение
– пробиваться к своим мелкими группами и поодиночке, а им
52 помни войну
лично на самолете прибыть в штаб фронта. Чаще всего в таких
случаях в самолет по приказу командующих садились раненые или штабные офицеры, а сами командующие оставались с
бойцами, чтобы разделить вместе с ними судьбу и участь окруженцев.
Не забуду высочайший, душевный подъем, когда фашистским армиям был нанесен жестокий удар под Москвой, и немцы начали отступать. Мы готовы были летать и летать, летать
днем и ночью, чтобы громить и гнать этих стервецов.
Мы базировались на льду озера Селигер. И оттуда летали
на преследование отступающих фашистов. Бомбили, бросали специальные зажигательные устройства с высоты до 100
метров на отступающих гитлеровцев. Их трупами были буквально усеяны все дороги отступления.
Мне не пришлось участвовать в боях под Сталинградом,
может быть, поэтому я считаю, что сердцевина победоносности фашистского вермахта сломалась именно под Москвой.
Советские войска и наши люди именно здесь обрели веру, что
им по плечу ломать хребет фашистским отборным полчищам.
Этот дух и настрой в нашем ощущении стал просто неистребимым. В пору этой эйфории я получил первый суровый и жестокий урок. Как-то в феврале 1942 года, успешно выполнив
задание, мы с командиром звена Федей Фетисовым возвращались на аэродром. Уже пошли на посадку. Откуда ни
возьмись, немецкий “Фокер”. Налетел, как коршун, клюнул и
сбил мой самолет. Высота была мизерной Фетисова выбросило из кабины, но очень удачно, а я потерял сознание от сильного сотрясения головного мозга. Лежал в госпитале.
А лето сорок второго снова было тяжелым для наших частей и фронтов. Снова пришлось часто летать в тыл врага, то к
партизанам, то в расположение окруженных наших частей. Как
раз такое задание я получил 19 июня 1942 года – лететь под
Ржев, доставить боеприпасы окруженцам 39-й армии. Под
Ржевом в отчаянном положении находилось много наших
войск. Задание мы тогда успешно выполнили. Правда, один
из самолетов звена был сбит еще в начале полета. Я же около трех часов ночи взлетел и возвращался обратно с двумя
офицерами штаба.
На рассвете при подлете к линии фронта самолет попал в
помни войну 53
луч прожектора и под жестокий зенитный огонь и прямым попаданием снаряда был сбит. Тяжело ранен был и я. Уцелели только потому, что высота была небольшой, а самолет упал на густой березовый молодняк у кромки болота.
Уцелели все. Штабисты вытащили меня из кабины с перебитой ногой, взяли карту, документы и мой наган и отправились на поиски партизан. И вовремя. К месту нашего падения
прибыли немцы. Они обшарили мои карманы, кабину самолета. Ничего не нашли и вскоре удалились, посчитав что я
уже не жилец, а, может быть, и приняли за мертвого. На меня
временами накатывало беспамятство.
Когда я приходил в себя, то меня не покидала мысль: как
Маша встретит весть о моей гибели? Превозмогая боль в перебитой ноге, которую лыком перетянули мне штабисты для
уменьшения кровотечения, попытался ползти. Несколько раз
терял сознание. Упорство возросло, когда почуял запах дыма
и услышал лай собак, а потом и разглядел маячившие вдали
крыши домов. Сколько времени я полз до них – не знаю: помню вначале меня малость поднесли к селу красноармейцы,
потом увидел двух женщин и попросил их сказать обо мне
партизанам. Они меня занесли в помещение, где уже были
раненые. Какие-то люди, осмотрев рану, сказали, что нужна
срочная операция, но для нее у них нет ни условий, ни медикаментов и инструмента. Я лежал и не понимал, где я? “Неужели плен?!” - стучало в мозгу.
В тот же день немцы начали свозить раненых в специальный концлагерь в Ржеве. Он находился на открытой площадке у железной дороги. Через два дня у меня началась гангрена, дикие боли. На предложение лагерных врачей-военнопленных я дал согласие на ампутацию ноги выше колена без
наркоза. Другого пути не было. Решились провести этот эксперимент хирург Малинин и медсестра Аня Пархомова. Вместо хирургического инструмента в дело пошла простая пила -
ножовка. От боли потерял сознание, пришел в себя, как мне
потом сказали, только на третьи сутки. Через боли и муки начал возвращаться к жизни, с надеждой все победить и вернуться к своим. Уверен, у многих были такие же мысли, когда
они шли на отчаянный шаг. Но чтобы это сбылось, надо было
иметь наикрепчайшую волю и характер, особую страстность
54 помни войну
– превозмочь невыносимое. Надо сказать, выжить помогло то,
что Аня Пархомова делала перевязки еще много дней. Ей удалось добыть где-то стрептоцид, выпрашивать у кого-то кусочки
хлеба. Заботы за твое выживание у немецких лагерных служб
не было никакой. Особенно о пленных, искалеченных войной.
Они не являлись дармовой рабочей силой: чем их будет меньше, тем лучше Рейху. Просто эти “отходы” войны не успевали
“переработать” печи фашистских крематориев.
Началась моя жизнь – борьба в аду, сотворенном фашистами на земле. Её невозможно описать. Но и в адских условиях мы боролись. Борьба эта в первую очередь ощущалась в
поддержке друг у друга морального духа. Уже в концлагере
Саласпилс узнал, что в нем находятся летчики-истребители
Володя Грачев, Николай Гончаров и Женя Юппа. Летное братство жило и побеждало и в условиях дикого кошмара лагерей.
Все мы безногие, мечтали о побеге, держались вместе. Из
Саласпилса нас переместили в Дрогобыч. Лагерь располагался в бывшей тюрьме, где находилось много узников, только раненых-инвалидов 570 человек.
В 1944 году, когда наши войска стали теснить гитлеровцев,
фашистами было решено эвакуировать военнопленных. Способных передвигаться своим ходом погнали в Германию, а
инвалидов решили отправить в Люблин и сжечь в печах крематория. Слух об этом дошел и до нас. Началась подготовка к
побегу. Через военнопленных, кого отправляли на работу в
город, добыли полотна ножовок по металлу, смастеренные в
виде ножичков-ножовок, чтобы при отправке можно было выпилить отверстие в вагоне, выброситься, погибнуть, но не гореть в печи. При погрузке я и Женя Юппа оказались вместе, а
Грачев и Гончаров в другом вагоне. Как только поезд тронулся, мы начали пилить днище вагона. Пилили весь день, ждали ночи, чтобы на ходу вылезти. Но среди ночи началась
стрельба, состав остановился, слышалась беготня охраны и
лай собак. Побег из хвостового вагона был обнаружен. Беглецов расстреляли на месте. Началась проверка вагонов. Обнаружили и в нашем подготовленный лаз. Допрашивали, били
нас и всех подряд, но никто не указал зачинщиков этого дела.
Отверстие забили. Эшелон продолжил свой путь на Люблин.
Прибыли утром. С ужасом ждали выгрузки. Стояли весь день
помни войну 55
на путях. Когда слышали гул проходящих машин, замирали
все, думали, за нами. Но машины уходили, и снова наступала
какая-то пауза отупения. Эшелон не разгружали. Это же продолжалось и ночью. Под утро состав пошел дальше. Оказалось, что в Люблине одна из печей вышла из строя, другая не
справлялась с “переработкой” имеющегося контингента. Привезли нас в лагерь смерти Демблин, расположенный близ
Вислы. Но уничтожить не успели: советские войска 26 июля
1944 года неожиданно для фашистов штурмовали Демблин и
ворвались в лагерь смерти. Погрузили нас, калек, в студобеккеры и отправили в тыл, но по дороге попали под бомбежку.
Нашу машину перевернуло взрывной волной. Я остался жив,
но при падении сломал три ребра. В госпитале уже освобожденного нашими войсками Люблина нас, оставшихся в живых
бывших узников, лечили и доводили до человеческого вида.
Мы же были – кожа да кости, я весил чуть больше тридцати
килограммов. Потом лечился в госпиталях города Мозыря и
Люберцев. Шло настоящее возвращение к жизни. Я хотел вернуться в боевой строй и летать, мстить фашистам за муки ада.
На комиссии мне сказали: “Какой же ты летчик с протезом
выше колена”. Я упросил комиссию не демобилизовать меня,
а откомандировать обратно в часть, в которой я воевал до 20
июля 1942 года. И добился этого.
Началась борьба за возвращение в строй. Все понимали
мое стремление, но протез… хотя я много раз сбивал в кровь
культю, пока научился “прилично” на нем ходить. Буквально
выручил меня из беды главный штурман министерства Гражданского Воздушного Флота посоветовавший: “Давай, Левицкий, мы тебя направим учиться на штурмана – не за штурвалом самолета, но будешь летать”. Эту идею поддержали и в
инспекции по контролю за состоянием здоровья летчиков.
Многие мне помогали осуществить стремление подняться
снова в небо. Я окончил штурманское училище в Баку и стал
летать штурманом на самолете Ли-2 третьего отряда военной
транспортной авиации, который находился в городе Свердловске. Снова небо, я прокладываю курс воздушному кораблю, руковожу его взлетом, направлением в воздушном океане
и посадкой. Я снова в строю! Что еще может быть важнее и
выше этой победы над собой и над судьбой!
56 помни войну
В 1946 году нашу часть расформировали, а точнее демобилизовали. Я получил назначение в порядке повышения по службе и был направлен главным штурманом в Курганский 238-й
авиаотряд. Летал до 1956 года на самолетах ПО-2. С-2, С-3,
ЯК-12, Ан-2.
http://militera.lib.ru/memo/0/pdf/russi ... ynu_02.pdf
